Читаем без скачивания Царевич[The Prince] - Франсин Риверс

— Господь предал царя Саула в руки Давида, и Давид поступил с ним по чести.

— По чести? — Глаза Авенира стали совсем темными. — Много ли чести — отрезать кусок от царского одеяния? Много ли чести прятаться в темноте и потешаться над царем, который уединился справить самую приватную из человеческих нужд?!

— А много чести преследовать человека, который провинился лишь тем, что верно служил царю и своему народу? — При этих словах Ионафана Авенир откачнулся назад, в глазах пылала ярость. Ионафан выдержал его взгляд. — Что, не отвечаешь, Авенир? Тогда другой вопрос. Ты отправил в пещеру воинов обыскать ее прежде, чем туда зашел мой отец?

Авенир побагровел.

— Наверное, ты больше всего злишься из–за того, что сам. не исполнил своего наиглавнейшего долга. Ты плохо бережешь царя.

Глаза Авенира стали ледяными. — Тебе, возможно, будет небезынтересно услышать, как, по мнению Саула, Господь должен воздать Давиду за такое с ним обращение. Царь Саул сказал, что Давид непременно будет царствовать, и царство Израилево будет процветать под его правлением. О тебе речь не шла, мой царевич. Хотя царь Саул и упрашивал Давида не истреблять всех его потомков подчистую и не стирать его род с лица земли.

Ионафан улыбнулся. — Давид следует Закону Господа Бога нашего. Он не живет по обычаям соседних народов.

— Тогда почему он теперь с ними в союзе?

Умер Самуил. Царь Саул и все израильтяне собрались плакать о нем. Саул обратился к народному собранию. Говорил пылкие слова, восхваляя прозорливца, затем возглавил погребальную процессию к месту упокоения пророка.

Ионафан настоял на том, чтобы народу раздали виноградные лепешки перед тем, как все отправятся в обратный путь. Многие пришли издалека, чтобы отдать Самуилу последнюю дань уважения. Саул громко стенал, твердил, что разорится на таких подарках, но Ионафан настоял на своем.

— Щедрый царь возлюблен народом. Люди будут охотнее платить налоги, зная, что рука царя открыта для них.

Царь восседал на возвышении под роскошным балдахином, не спуская глаз с толпы. Он высматривал только одного: Давида. Повсюду были расставлены его люди, чтобы схватить Давида, если он появится. Авенир лично проследил за тем, чтобы в случае появления беглеца ему не оставалось никакой возможности уйти.

Тысячи людей подходили к огромным грудам лепешек за своей долей. Ионафан и сам раздавал еду, благословляя и подбадривая тех, кто стоял в очередь к нему.

Хромая, приблизился старец, одетый в лохмотья, согбенный под бременем лет. Голова покрыта покрывалом, борода в пыли, он едва ковылял, тяжело опираясь на кривой посох. Тряся головой в нескончаемых поклонах, старик что–то невнятно бормотал.

Ионафан шагнул к нему и, подавая лепешку, поддержал его за руку.

— Господин мой царевич благ к народу своему, — прогнусавил старик.

— Это Бог благ: Он дал нам пшеницу и виноград для этих лепешек. Прославь имя Его.

Тот взял протянутую ему лепешку, запихнул в котомку и вцепился в руку Ионафана. Хватка была отнюдь не стариковская.

— Да благословит тебя Господь за такое великодушие, сын мой. — Давид приподнял голову — ровно настолько, чтобы их взгляды встретились.

Ионафан крепко пожал руку Давида. — Да хранит тебя Господь Бог Авраама, Исаака и Иакова в пути твоем.

Филистимляне опять вторглись в земли Израиля, и Саул с Ионафаном повели войска на войну.

Когда зифеи донесли, что Давид скрывается на холме Гахила в виду Иешимона, Саул взял Авенира и три тысячи отборных воинов из колена Вениаминова и пустился на розыски, а Ионафана оставил отбиваться от филистимлян. Авен — Езер, который теперь был одним из самых преданных военачальников Ионафана, охранял Гиву.

Вернувшись домой, он узнал, что Рахиль родила ему первенца. Но у роженицы началась горячка: Рахиль умирала.

— Ей уже ничем не поможешь, господин, — сказали ему.

Ионафан пошел к пей. — Твой сын. — Рахиль смотрела на младенца, лежащего у нее на руках. — Такой красивый. Как его отец. — Дыхание ее слабело. Она взглянула на няньку, стоявшую подле постели, та, плача, наклонилась и взяла ребенка.

У Ионафана перехватило горло. Его переполняли сожаления. Он любил жену, но главной страстью его всегда оставался Израиль. Ни разу не пожаловалась Рахиль. А сейчас на лице ее лежит бледная тень близящейся смерти. Он чувствовал себя виноватым перед ней.

— Он чудесный, Рахиль. Дар от Господа. — Слова застревали в горле. Он взял руку жены, поцеловал ладонь. — Спасибо тебе.

— Ионафан… Не печалься, любовь моя. — Она едва шептала. — Ты нужен народу.

Он нагнулся к ней, так что губы ее почти касались его уха.

— Наш сын должен носить достойное имя.

Слезы навернулись у него на глаза. — Постарайся отдохнуть.

— Нет времени, — шепнула она. — Мериббаал — хорошее имя.

Кто борется против идолов. Ионафан не мог говорить. Только крепче сжал ее ладонь.

Ее пальцы слабо дрогнули.

— Или Мемфивосфей.

Кто извергнет из уст постыдное идолопоклонство в Израиле. Ионафан с усилием кивнул головой. Да будет так, Господь. Пусть поднимется мой сын, чтобы воздать славу имени Твоему. Он снова поднес к губам руку Рахили, нежно держа ее между своими. Она вздохнула тихо, и свет ее глаз померк. Он закрыл их дрожащими пальцами и заплакал.

Он оставался в ее покоях до утренней зари. На рассвете он омылся, помолился, принес жертвы, как предписано в Законе, и вернулся к своим повседневным обязанностям, которые с каждым днем становились все труднее: обязанности царевича, защищающего государство в отсутствие царя.

Сын рос под присмотром Ионафана. Он вслух читал Мериббаалу Закон, когда младенец еще не сходил с нянькиных рук. Под сенью дуба Ионафан судил народ: заслушивал дела и выносил решения в соответствии с Божьим Законом, а Мериббаал сидел у него на коленях. Когда ребенок начинал капризничать, он передавал его няньке.

Едва начав ходить, Мериббаал путался под ногами у старейшин и советников. Ионафан хотел, чтобы обстановка государственного совета с детства была привычна Мериббаалу. Его сын не должен бояться громких споров. В один прекрасный день, если Богу будет угодно, он сам займет место в совете и станет бороться за искоренение идолов в Израиле.

Ионафан смастерил для сына крошечный лук со стрелами и терпеливо учил его стрелять в цель — плетеную корзину.

Мериббаал, как хвостик, увязывался за Ионафаном повсюду, и часто их вдвоем видели в поле, где отец упражнялся в стрельбе из лука, а сын играл или наблюдал за ним.

— Ты не можешь пойти со мной на войну, сынок. — Возможно, когда–нибудь, когда сын подрастет, ему придется встать в ряды воинов, но Ионафан постоянно молил о том, чтобы до того времени Израиль победил всех врагов и войны бы прекратились. Он молился, чтобы поколение его сына без страха сидело бы в тени масличных деревьев и смотрело, как утучняются стада. Но день, когда царь Саул мирно упокоится с отцами своими, а Ионафан станет правой рукой нового царя — Давида — день этот пока оставался далекой мечтой.

Ионафан по–прежнему старался сплотить израильские колена против общего врага — филистимлян. Уговаривал братьев слушаться прежде Господа, а не людей. Призывал отца раскаяться и веровать в того Бога, который когда–то призвал его быть царем над Израилем.

И зачастую отчаивался, ибо от усилий его мало что менялось. И менее всего — сердца завистливого царя и младших его сыновей.

И снова Саул, услышав о новом убежище Давида, готовился пуститься в погоню за своим заклятым врагом.

— Давид раз за разом щадит твою жизнь! — напомнил ему Ионафан, зная, что его слова тщетны.

— Только чтобы унизить меня!

— Он поклялся, что не поднимет на тебя руку.

— Стоит ли верить этой клятве, когда он собирает войско? Да, он не поднимет на меня руку, потому что не успеет — я убью его первым!

— Сколько же еще лет пройдет, прежде чем ты поймешь, наконец: Давид никогда не будет воевать с тобой?

Саул бушевал, не внимая доводам рассудка.

Авенир был мрачен. Начал уставать от этой охоты?

— Если с твоим отцом что–то случится, я позабочусь о том, чтобы царский венец достался тебе, а не другому.

— Он достанется тому, кого изберет Бог.

— А почему бы Богу не избрать тебя? Народ тебя любит. Вид у тебя царский. И с людьми ты обращаешься по–царски. Всем будет хорошо, если ты будешь царем.

Ионафан похолодел. Боже, сохрани нас от человеческого честолюбия! Он ухватил Авенира за ворот кольчуги и рывком притянул к себе. Стоя нос к носу с начальником войска, он, понизив голос, выговорил: